Современная американская поэзия, за ничтожными исключениями, являет собою именно род безобидного чудачества. «Мой сосед — о, он поэт! Он борется за права лаосцев, каждое утро два часа стоит на голове, зимой и летом ходит босиком и издал недавно книгу „My Conclusions"». Почти все обходятся без рифм, почти все пошли по пути Роберта Фроста — то есть сидят у себя на ферме и наблюдают жизнь. Но если Фрост был большим поэтом, чье назойливое фермерство не зря раздражало Ахматову, — эти полагают, что их наблюдения самоценны Респектабельный американец, опять-таки с добрыми-добрыми глазами, прочел примерно следующее:
Вообще большинство его стишков были не длиннее пяти строк, и во всех без исключения речь шла о том, как он сидит у себя на веранде и предается абстрактным умствованиям при виде чего-нибудь в окне. Типа: «Сейчас зима. Темнеет рано. И не пойму, чего больше за моим окном: темнеющего света или светающей тьмы». Ему, наверное, все это представлялось чем-то ужасно многозначным, он явно увлекался в юности восточной поэзией и теперь следовал принципу «великое в малом». Костюм на нем стоил мою годовую зарплату.
Рядом в скромном костюмчике сидел безмерно любимый Кушнер и кротко меня одергивал:
— Дима, не смейтесь. Ваши стихи в переводе наверняка выглядят не лучше.
— Да вы ведь и по-английски понимаете!
— Ну и что же. Лучше пусть стихи пишет, чем вообще... я не знаю... убивает на охоте беззащитных животных...
Американец дочитал свои пять вариантов пейзажа с веранды, и его сменил вежливый японец, одетый не менее безупречно и сдержанный, как самурай. С ним вышел переводчик, тоже японец. Оба синхронно поклонились залу. Следующим естественным шагом стал бы короткий показательный бой на мечах или на худой конец голыми руками, но вместо этого переводчик сказал:
— Господин Укусика-но-тихо (за точность транслитерации не ручаюсь) не только один из самых известных в Японии поэтов. Это еще и глава крупнейшей в стране строительной корпорации.
В зале воцарилось почтительное молчание. Я представил добрый десяток петербургских поэтов, сгоравших от желания перевести стихи главы строительной корпорации, завести с ним знакомство и поехать в Токио с целью обмена поэтическим опытом. Но крупные строители ездят по свету с собственными переводчиками. Глава прочел по-японски что-то длинное и гортанное. Переводчик еще раз поклонился и запереводил. Смысл стихотворения сводился к тому, что господин Укусика-но-тихо чувствовал себя в разлуке с любимой, потому что возвел между ею и собою город. Он возвел сначала стены, потом автомагистрали, потом гаражи, — в общем, он кучу зданий и парков навозводил, и все так подробно, технологически грамотно, что я в какой-то момент не выдержал:
— Александр Семенович! Они же перепутали! Надо срочно спасать положение, ведь этот бедняга переводит проспект его корпорации!
Кушнер выразительно на меня посмотрел и ничего не сказал. Он вообще человек удивительно толерантный.
Апофеоз, однако, наступил, когда на сцену вылез турецкий поэт, проживающий в Англии. Этот колоритный мэн лет пятидесяти, огромный, толстый, волосатый, в очках, с выражением добродушной свирепости на бородатом лице, давно привлекал мое внимание. Я принимал его за латиноса. У англотур-ка вообще не оказалось переводчика, поэтому транслировать его верлибры на сцену вывали молодого питерца Скидана. Он был примерно вдвое выше и вдвое же худее турка, и они образовали запоминающуюся пару. Турок читал по-английски, но с таким произношением, что на сей раз я не понял ничего. Закончив, он деловито передал текст Скидану. Тот принялся переводить, и лицо его по мере чтения текста вытягивалось все больше и больше, но, верный долгу, он ни на секунду не прерывал труда:
— Рассудок... убежал... в соседнюю деревню, — сказал Скидан. Напряжение в чопорном зале росло.
— А мне насрать, — громко сказал Скидан. — Мне улыбаются твои сиськи.
На лице турка изобразилось блаженство. Он сделал руками округлый жест, словно охватывая две дыни. Улыбка сисек повисла в воздухе.
Хохот и бешеные аплодисменты были ему ответом. Турок прочел еще два стиха, в том числе «Письмо из Чечни», — о том, что у нас есть право на любовь и солнце, а получаем мы одни пули, — такие стихи наших шестиклассников о бедственном положении африканских детей часто публиковались в «Пионерской правде». Но зал был уже куплен. Каждое его сочинение покрывалось овацией. Человек, произнесший «насрать», выиграл поэтический турнир и резко поднял градус общего взаимного уважения.
Вот в этот миг я и понял, что такое поэзия. Поэзия — это, во-первых, когда несколько десятков добрых, безобидных и бесполезных людей собираются вместе, доказывая друг другу всю беспомощность своего искусства. И во-вторых — это когда на вполне официальном мероприятии, посвященном защите прав человека, веселый и толстый турецкий дед говорит «насрать», утверждая приоритет сисек как высшей общечеловеческой ценности
(с)Быков Д., Хроники ближайшей войны: избранные статьи 1992-2005
Первое мое прикосновение к тому, о чем пойдет речь, случилось, когда я был еще ребенком. Помню, как сидел я на коленях у моей матушки и с трудом перелистывал страницы в огромном томе in folio, а матушка читала мне:
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный
На цепях между столбов.
Не видать ничьих следов
Вкруг того пустого места;
В том гробу твоя невеста...
И я представлял себе - вот в синей тьме горной ночи сияет луна, вот белый луч ее проникает в пещеру и дробится, отражаясь, на сверкающем хрустале, и я, королевич, красивый и храбрый, прихожу, чтобы поцеловать принцессу и вернуть ее к жизни...читать дальше
Стихи эти сильно запали мне в сердце. Через несколько лет, обучившись читать, я нередко сам перечитывал эту сказку, всякий раз добавляя к своим детским фантазиям новые подробности. Немного удивляло меня, что никак не удавалось представить, что же будет со мной и принцессой, когда я, наконец, найду ее и поцелую.
Когда я вырос, детская любовь к тем, книжным, горам и пещерам привела меня на геологический факультет университета в моем родном штате Род-Айленд. После его окончания я нанялся в одну из экспедиций, во множестве организуемых тогда «Ройял Майнинг». Знаменитые оловянные шахты Кривого ручья в Аппалачах, что называется, «показали дно», и компания старалась обеспечить свое будущее, рассылая в разные концы света небольшие группы, подобные нашей.
Нас было около дюжины человек, молодых и полных сил. В одиночку или по двое мы разъезжали по горам Мексики, с геологическими молотками и кольтами, в поисках перспективных мест, которые затем стоило бы обследовать всерьез.
В тот раз мы проводили рекогносцировку в горах Сьерра-Мадре, к северо-востоку от Тепеунаса. Я ехал на лошади по дну одной из узких долин между отрогами хребта, время от времени спешиваясь и отбивая кусок породы от окружавших дорогу скал. Рыжие скалы. Синее небо без единого облачка. Жара. Медленный шаг лошади. Еще один день, похожий на множество предыдущих. Обычное дело.
Далеко за полдень, когда я забрался уже высоко в горы, мой глаз вдруг различил в этом ржавом царстве пятна другого цвета. В полусотне ярдов от меня скалы, похоже, поросли каким-то зеленоватым мхом. Через несколько минут, подъехав вплотную к этому месту, я понял, что это не растительность. Зеленый цвет принадлежал камням, нескольким валунам внушительного размера.
Таким камням здесь нечего было делать, я мог бы поклясться в этом своим дипломом! Окатанные, гладкие, словно бы скользкие на вид, они разительно отличались от обычных для этих мест острых скальных обломков. Я хотел взять образцы, но в этих валунах не было трещин, и мой молоток только звенел и отскакивал от них. Не попадалось мне и мелких кусков этой породы.
Похоже, я проехал седловину. Горы все так же вздымались слева и справа от меня, но тропа теперь шла под уклон. Вокруг появлялось все больше этих зеленых камней. Налетел ветерок, и дунул мне в лицо. В этих безжизненных скалах воздух ничем не пахнет, но ветер имел хоть и слабый, но отчетливый запах гниющего болота.
Солнце уже начинало садиться, когда я проехал между двух особенно крупных зеленоватых камней, по какому-то причудливому капризу природы поставленных вертикально. Тропа понемногу расширялась, похоже было, что вскоре она выведет меня в долину. Пора было искать место для лагеря, и я надеялся, что мне впереди мне попадется ровная площадка, а может быть, и вода.
Уже начинало смеркаться, когда я, объехав очередной валун, увидел долину. Была она невелика, около четверти мили в длину, и заканчивалась отвесной скальной стеной. Мои надежды на воду, похоже, не оправдались - в этих местах у воды непременно растет кустарник и трава, а среди рыжих скалы и зеленых валунов долины я не видел никакой растительности. Кстати, этих ни на что не похожих камней здесь было больше, чем я встретил за весь свой путь. Помню, я подумал еще, что утром надо попробовать найти-таки пару камешков поменьше на образцы. Я уже успел прикинуть, в какие геологические центры их надо будет отправить, и даже придумал для нового, я не сомневался в этом, минерала очень неплохое название, в котором причудливо сплетались наименования компании, отправившей нас в экспедицию, горного хребта и, разумеется, моя собственная фамилия.
В долине, окруженной высокими скалами, темнело быстро. Когда я, выбрав место поровнее, уже в полутьме разбивал лагерь, ко мне вдруг пришла и не оставляла более странная мысль. Вдруг я понял, что мне знакома эта местность, хотя мог бы поклясться, что не бывал в этой забытой всеми бесплодной долине ни разу в жизни. Да бывал ли в ней вообще кто-нибудь живой с тех пор, как миллионы лет назад эти скалы вышли из земли? Так почему же мне кажется, что я узнаю эти места, эту узкую долину, эти вздымающиеся надо мной скалы, эти словно бы морем окатанные камни? Что со мной? Где мог я видеть все это?
Взошла луна, и я узнал это место. Я видел его в своих детских снах, спасая принцессу, сотни раз я проходил по лунному лучу и сворачивал вот за эту скалу, и там, там в хрустальном гробу лежала она, ожидая моего прихода, моего поцелуя, и я спасал ее, спасал сотни раз...
Как во сне, я сделал несколько шагов и свернул за скалу. За ней был вход в пещеру. Лунный луч проникал внутрь, освещая гладкий каменный пол. Все как в моем сне!
От волнения внезапная дрожь охватила все мое тело, и я еле удержался на ногах. Чтобы не упасть, мне пришлось присесть на один из валунов. После нескольких глубоких вдохов дрожь моя немного унялась. Для верности я отхлебнул из фляжки, не почувствовав совершенно вкуса, и по лучу лунного света вошел в пещеру.
Сердце мое колотилось в груди, я уже различал в глубине мрачного зала темные столбы, цепи и словно сияющий своим собственным светом гигантский кристалл - последнее пристанище той, которую мечтал я спасти с детских своих лет.
Но что это? Лунный свет, лившийся из входа в темноту пещеры, в одно мгновение почти погас, и я оказался в кромешной темноте. Похоже, конь, на котором я приехал, заслонил проникавший в пещеру луч. Кляня про себя четвероногую скотину, я вытащил из кармана спички, но от волнения долго не мог зажечь ни одной.
Наконец, желтоватый огонек вспыхнул, я подошел наклонился над гробом, чтобы полюбоваться еще раз на свою суженую. Но что это? Где белоснежное платье прекрасной принцессы из сна? Откуда на руках и ногах ее эти жуткие кривые когти? Я не вижу ее лица, волосы заслоняют его от меня, полноте, да и волосы ли это?
Ужас, какого не доводилось пережить человеку, наполнил мое сердце. Не помню, как я выбежал из жуткой пещеры, как взобрался на коня.
Последние зеленые камни тайной долины давно осталась у меня за спиной, но я продолжал нахлестывать скакуна. Скорее, скорее, подальше от этого места, где в потаенной пещере, в хрустальном гробу на цепях спит в ожидании поцелуя смертного человека порождение ужаса, мертвое миллионы лет!
31 декабря. Мужик ставит табуретку и накидывает веревку на люстру. Вдруг распахивается дверь и вваливается пьяный Дед Мороз. Плюхается на диван, смотрит на несчастного мужика и спрашивает:
- Чего это ты там делаешь?
- Да жизнь - кошмар, не могу я больше, надоело!!! Решил вот..
Дед Мороз говорит:
- М-да?.. Ну раз ты все равно на табуреточке, расскажи, что ли, стишок...
Проиходит мужик к доктору с жалобой на хроническую усталость.
Доктор:
- Вам надо снизить вашу сексуальную активность вдвое.
Мужик (устало):
- Доктор, скажите, я должен перестать говорить о сексе или думать о сексе?
Египет. Плато Гиза. Новая скульптурная композиция Церетели "Петр I, играющий в куличики".
Зимой юннаты подкармливают лосей солью. А осенью лоси подкармливают юннатов салом.
Вчера при разгрузке жидкого цемента был случайно установлен памятник писающему мальчику.
Удав даже не подозревал, чем это закончится, когда глотал и кролика и крольчиху одновременно.
- Ну, дочери мои, что же вам привезти из-за семи морей?
- Мне зеркальце!
- Мне гребешок!
- А мне цветочек аленький!!
- Слышь, подруга, меня с твоим маком еще в прошлый раз на таможне достали!
Когда туман от болота стелится по земле, кажется что все вокруг как в страшной сказке, что из серого воздуха выпрыгнет какое-нибудь чудовище, которое набросится на тебя и съест, съест жадно, разрывая на части, жадно облизываясь над дымящими внутренностями...
Дорогая доченька,
Я пишу это письмо с надеждой, что когда-нибудь ты его прочитаешь и, может быть, слова глупой старухи вызовут у тебя желание что-нибудь сделать для твоего королевства.
С тех пор как по твоему приказанию я удалилась от людей, я много думала, что же у нас пошло не так. Я хорошо помню, как мы с твоим отцом были полны величественных и прекрасных планов переустройства страны, освободившейся от темных чар. Но время шло и все наши попытки насаждать добро разбивалось о глухие сердца простолюдинов. Даже такой очаровательный проект "счастливая фея", по которому каждый второй младенец должен был забираться у матери и поступать в распоряжение добрых фей, которые обучая на практике малюток черному труду воспитывали из них людей с прекрасными душами, так вот даже такой кристально чистый проект неожиданно вызвал недовольство у этих тупых клуш, трясшимся над своими гадкими детишками.
Издревле это болото считалось прибежищем чего-то нечеловеческого, а потому жуткого. Болотом пугали окрестных сорванцов и даже в стане орков пожелание "а пошел ты в на болото" считалось уже не ругательство, а угрозой. При всем при этом ничего такого страшного вокруг болота по факту не происходило, никто на нем не пропадал, не слышны были на нем никакие потусторонние вопли. Вот только туман. Туман который не расходился никогда, покрывая болота слоями грязно-серой пелены
Вспоминая те годы, я понимаю, дорогая доченька, что многое надо было делать по другому, не рассусоливая и не размениваясь по пустякам, твердой рукой нести Добро жителям королевства, искореняя остатки Зла безжалостно и беспощадно. Во многом то конечно вина, твоего отца, ты же знаешь, он всегда был рохлей, и прятался от принятия сложных решений за своими дурацкими "правилами чести", которые его в итоге и погубили... Мне очень жаль, дорогая моя девочка, что тебе не хватило мудрости понять, что те шаги, повлекшие нашу с тобой ссору, были вынуждеными и единственно правильными. Надеюсь те эльфы тебе хотя бы благодарны, хотя я все равно считаю, что они не могут не быть предателями и оставлять их в живых только потому, что они до сих пор не проявили свою предательскую сущность - преступная небрежность.
Никто не помнил, как на болоте появилась избушка. Стояла она в самой топи и понять как строители подвозили к ней бревна или кирпичи не мог даже лесник, а уж он-то болото знал как свои пять пальцев. За то что в избушке кто-то жил говорило многое. И огонек иной раз мелькнет, и в тумане запах дыма примешается. Но прохода до избушки не было, и сходить к ней проверить смельчаков не находилось. Как, кто и за счет чего жил в избушке - все это уже многие годы не вызывало никаких пересудов в окрестных деревнях. Все привыкли
На этом заканчиваю писать тебе, родная, в наших краях чернила да бумага в редкости большой, так что приберегу их до следующего письма. С оказией посылаю тебе яблочко, по рецепту еще твоей бабки своими руками вырастила. Не наши дворцовые, а настоящее, наливное, тебе таких не приносят. Скушай обязательно, уважь матушку. Жду обязательно от тебя весточки, ты уж меня не забывай, как я тебя не забываю.
Остаюсь на этом твоя, мамочка,
Его Высочество Королева Белоснежка
Когда королевский кортеж проехал через деревню, никто не ожидал, что он свернет именно к болоту. Гвардейцы не подпускали местных на расстояние полета стрелы, но с крыши старосты мальчишки видели и странного человека, размахивавшего у болота руками, и то как по болоту пролегла дорога, да такая яркая, что смотреть на нее больно было, и даже то, как из избушки кто-то вышел и уселся в карету и как вокруг этого "кого-то" все прибывшие страшно суетились. Потом кортеж развернулся и уехал. В деревнях еще несколько недель посудачили на тему того, кто же жил все эти годы рядом с ними, но постом разговоры подзатихли.
А через день из столицы докатилась наконец весть о трауре, в честь скоропостижно скончавшейся молодой королевны.
- Я для вас, Анечка, звезду с неба достану! – Коля смотрел на Анечку взглядом собаки-боксера недельной некормленности, наивно полагая, что в глазах его светится Любовь.
- Да любую. – отмахнулся, слабо разбирающийся в музыке, Коля – Хоть Хендрикса, хоть Альдебаран!
- Какой вы сильный, Николя! – странно хрюкнув восхитилась Аня. – Альбаран жеж звезда 1-й величины. Красный гигант!
- Не красный я. – смутился Николя – Мне с коммунистами не по пути. Меня из комсомола даже выгнали. читать дальше
- Да не вы. Альдебаран – красный гигант. А за что вас из комсомола турнули? – поинтересовалась Анечка - Курили устав? Забыли за что был вручен третий орден? Не соблюли принцип демократического централизма? Подглядывали в бане за членами компартии?
- Дрался! – напряг бицепсы Коля – Я хулиган был. Драться любил очень. Меня все боялись вокруг.
- А учитель астрономии? – спросила Аня.
- Что - учитель астрономии? - не понял обожатель.
- Учитель астрономии тоже боялся? Или вы тогда еще не грозили Альдебарану?
- На самом деле - я мирный. – успокоил Коля.
- Как атом? – не успокаивалась Анечка – Или с орбитальной станции «Мир»? Мир ее праху, конечно.
- Не трогаю никого. – пояснил Коля - Меня не трогают – и я не трогаю! Вот если тронут - тогда держись!
- За что надо держаться когда вы тронуты? – достала блокнот Анечка и приготовилась записывать.
- За жизнь! – пафосно сказал Коля, сунул руку в карман и попытался сделать хитрый и загадочный прищур.
- Ой! – испугалась Анечка – Вы зачем превратились в узбека? Немедленно верните в глаза Любовь! Ой. Хихихи. Простите – сразу не поняла. Хахаха.. Отчего вы такой загадочный стали? У вас есть сюрприз для меня?
- Вот! – покраснел Коля и достал сложенный листок бумаги из кармана – Это вам. Передали...
- Из Штаба? Какая прелесть! – прошептала Аня – Треугольничком сложено... А что там? Карта звездного неба? Партитура «Собачьего Вальса» для литавров? Чистосердечное признание в любви?
- Последнее... – еще сильней покраснел Коля.
- Признание? Ураа!!! Наконец-то!! Я думала вы никогда не решитесь!! Мы поженимся!! – закричала Анечка. – Жить будем отдельно! На Альдебаране!
- Про свадьбу.. рановато.. – промямлил Коля – Надо узнать друг друга поближе...
- Как?!... Вы.. Вы подлец, Николя! Вы обманули меня! Я-то думала... Я даже хотела этого мезальянса! Как вы могли? Я-то считала вас честным, порядочным и, что главное, УМ-НЫМ человеком!! А вы... Пойдите прочь от меня! Какая трагичная развязка! – И Анечка убежала в подъезд.
- Фуух. – с облегчением выдохнул Коля – Во влип... Что она там трепалась про мезонин? На вид нормальная, а как поговорили – дура-дурой.
Из подъезда доносился хохот Анечки.
- То плачет, то смеется. – сплюнул Коля - Точно – Дура!
...А, стоит сказать, в те благословенные времена по разливухам Петроградского района постоянно шарился некий Алексей Иванович Денисов. Капитан КГБ в отставке. C 1961 года в органах. Всеми этими сведениями напополам с тем, как «вот так вот всех держал» он щедро делился с окружающими. Бываючи, естественно, нетрезв. А чтобы наконец достигнуть этого блаженного состояния он клянчил у всех выпить, денег и «оставить глоточек». После «глоточка» настойчиво просил закурить. Выгоняли его изо всех окрестных кафе немерянное количество раз. Пару раз, только на моей памяти, били. Но ничто не шло ему на пользу… Он продолжал доставать клиентов.
Зашел он и сейчас. И тут же пристал к интеллигентному мужчине с просьбой «оставить на донышке». Мужчине, явно случайной птице этих мест, и оставлять не хотелось, но и как отвергнуть настойчивость Денисова он не знал. Виталик, вошедший в раж, подмигнул мне:
- Спасем мужика? А то жалко… - и тихо-вкрадчивым, но волевым голосом позвал: - Алексей Иванович, подойдите пожалуйста!читать дальше
Тот, обрадовавшись, подбежал мелкой рысью, забыв свою уже почти сдавшуюся жертву.
- Здорово, ребятки, - он всматривался в наши лица, явно не понимая, откуда мы его знаем, - День-то какой! Природа прямо шепчет!
Беззубый рот расплылся в предвкушении. Но Виталик был строг:
- Денисов, Алексей Иванович?
- Да… А вы кто?
- Мы? Мы, ваши, гражданин капитан, коллеги…
- О! Ребятки!!!
- Тихо! Мы вам не ребятки!
Денисов напрягся:
- Да как? Я в органах…
- Знаем. С 1961 года.
Виталик был строг, но справедлив. В ответ в глазах капитана появилось уважение и даже некий смысл. Впервые за много лет он почувствовал голос старшего брата. Почувствовал приказ. Он даже, насколько позволяли стариковские кости, вытянулся по стойке смирно.
- Ну так вот, гражданин капитан…
- Товарищ… - попросил Денисов как о пощаде.
- Гражданин! – глаза Виталика блеснули сталью, - Вы что же думаете? Раз на пенсии, можете органы позорить? По разливухам тереться, на водку клянчить? Да что вы себе позволяете! Вы ведете себя недостойно чести советского офицера! Вы что же думаете, гражданин Денисов, на пенсию ушел так и твори что хочешь? А ведь мы своих не бросаем! Присматриваем!
- Виноват! Извините! – бывший капитан мгновенно протрезвел. Впервые, наверное, лет за пять.
- Я вас, гражданин Денисов, пугать не собираюсь. Но обещаю: если еще раз…
- Нет-нет! Спасибо! Я все понял! Разрешите идти?
- Идите.
- Спасибо, я искуплю, спасибо за доверие!
Он попятился и исчез в дверях. Из-под стойки раздавалались всхлипы барменши:
- Ну, ну… Вот это да! Ну, артисты! Ну, уделали! Насколько же его хватит?
…..
Я вскоре забыл эту историю. Но где-то через полгода на Большом проспекте увидел Денисова. Он разительно изменился. Лицо приобрело приемлемый в приличном обществе оттенок, он был умыт, причесан, под стареньким костюмом светилась чистая белая рубашка… Рядом с ним даже была какая-то женщина. Он тоже меня заметил. Зашептал что-то на ухо своей подруге и резко потащил ее на противоположную сторону. Поняв, что и я его вижу, осклабился и издалека неловко поклонился. Я с достоинством кивнул в ответ, дав понять, что одобряю его нынешнюю жизнь.
Я спросил про бывшего капитана у барменши. Она давно его не видела. Кто-то из завсегдатаев сказал:
Шёл ужасный дождь. В метро “Проспект Мира” при выходе столпилось довольно много людей, которым никуда не надо было ехать, они просто пережидали ливень. Все они стояли в три ряда по стеночке, чтобы те, кому действительно надо в метро, могли всё-таки пройти. Туда же забежала большущая беспризорная собака – тоже от дождя. Она не хотела никому мешать, поэтому посмотрела, как стоят люди, чуть-чуть повертелась и постаралась встать точно так же. Но из ряда людей она, естественно, высовывалась – и довольно сильно удивлялась, почему все проходящие всё время задевают её по морде. Недоумённо озиралась на соседей справа и слева: как это у них получается так ловко стоять, никому не мешая, а у неё не получается? Отчего?.. Секунд через двадцать к ней молча подошёл какой-то человек профессорского вида, с зонтиком-тростью, безмерно элегантный, и прямо руками спокойно развернул её и поставил вдоль стенки. Собачища посмотрела на него с большой благодарностью.
- Я бы купил себе, знаешь - я бы себе купил солнечные очки, знаешь. Такие, долларов за двести - с зелеными стеклами и без оправы, чтобы дужки были засверлены прямо в линзы...
- Очки, да? Солнечные очки за двести ёбаных долларов, ты, годзилла беремчатая, помраченное создание? С зелеными линзами, да? Два куска зеленого стекла да две, пусть даже золоченых, проволочки за две сотни?
- Да, такие зеленые очки.
- А ты знаешь, какой месяц на дворе?
- Четвертое.
- И очки, да? Снег скоро пойдет! Ты тулуп себе лучше купи овечий, да унты еще. Ты же мерзнешь при +15 как полярный кретин. Купи себе тулуп лучше. И шерстяное что-нибудь. Купи себе что-нибудь теплое, стрекозел очковый, ты же в своих очках будешь как насекомое, тебя в дурку заберут прямо с улицы, прямо из сугроба заберут в дурку, в больничку, к психиаторам.
- А очки отберут?
- Да хуй его знает, отберут или не. Может, в тихом отделении и не отберут.
- Вот. Я бы купил себе такие, знаешь, очки - зеленые, солнечные. Чтобы смотреть, а вокруг зелень. Такая будто трава вокруг с листьями, и никакой этой зимы нет, понимаешь. Смотрел бы в окно и разговаривал с психиаторами об умном. Или к дебилкам чай бы пить пошел. Нахрена мне тулуп?
Мне рассказали историю, которую я раньше не слышал, хотя это события определенной давности. Просто не могу этой историей не поделиться. Имена и фамилии подлинные.
В течение долго времени депутат Государственной Думы Похмелкин активно и эффективно боролся в Госдуме с эвакуаторами. Этим он навлек личный гнев Юрия Михайловича Лужкова, который поручил своему пресс-секретарю Цою устроить совершенно секретную PR-акцию, чтобы объяснить депутатам Государственной Думы зачем, все-таки, эвакуаторы нужны.
Сценарий акции был следующим. Тайные исполнители, которые не знали, кто заказчик, и вообще ничего не знали, должны были подъехать на двух старых раздолбанных «Волгах» в час-пик к Госдуме. «Волги» надо было закрыть, поставить на ручной тормоз и бросить у въездов в Георгиевский переулок с двух сторон – со стороны Тверской улицы и со стороны Большой Дмитровки. Машины должны были полностью заблокировать проезд к новому корпусу Госдумы и малому манежу, чтобы это объяснило депутату Похмелкину и его сторонникам, а заодно и всем депутатам, то что им нужно понять.
Акция была совершенно страшно законспирированной, секретной.
Для информационного обеспечения должен был быть подключен ТВЦ, там получили редакционное задание «подснять» панику вокруг заблокированного переулка и сделать правильный сюж.
Нашли исполнителей – лиц выраженной кавказской наружности и соответствующего типажа. Нашли две «Волги» - идеал. Старые, раздолбанные, еле-еле на ходу, с грязными тряпками, пахнущие бензином. Короче, супер.
В день «Х» исполнители выехали в сторону Георгиевского переулка. Первую часть акции они выполнили, поставили «Волги» на самом проезде, в проходе.
А вот дальше все пошло совершенно и не по плану. В течение меньше чем минуты при попытке покинуть машины, лица кавказской внешности были оприходованы Федеральной службой охраны в грубой форме вместе с их машинами с подозрениями на попытку терракта.
Заломы рук, минеры, саперы, ниндзя-черепашки. Все происходило быстро и могло бы быстро и закончиться, так как в машинах на самом деле ничего не было. Но тут по плану акции подъехали машины ТВЦ без раскраски, логотипов и спецпропусков, так как акция была секретная. Операторы попытались начать снимать. Естественно, что их мгновенно приняли. Кому-то дали в пизды, кому-то по почкам. Отпускать не торопились . ФСОшники реально напряглись.
Машины телевизионщиков обыскали. И нашли в машинах путевые листы, выписанные гаражом ТВЦ. В графе «назначение поездки» гаражным диспетчером было написано буквально следующее: «Госдума. Секретная акция Цоя против Похмелкина». …
Скандал вышел чудовищный. Конечно, его замяли, на каналы он не пошел. Но в этой истории столько трогательного и родного. Есть все-таки, в нашей профессии место празднику.